* * *
--Ты пришёл...
Она сказала это спокойно, но в голосе проскользнуло облегчение. Как будто она его долго ждала и уже готова была отчаяться.
"Да, ты всегда говорила, что всю жизнь ждала только меня, ради меня терпела все превратности судьбы. А я..."
Он не заметил как остановился. Не заметил, когда это его дыхание участилось. Так всегда происходило, когда они встречались. Как будто до этого момента он не жил и сдерживал дыхание. Это для него было так же естественно, как для неё чувствовать его приближение, даже с закрытыми глазами. Он вздохнул поглубже, набираясь решимости, и чуть не поперхнулся. От неё исходил родной, дурманящий аромат свежести и солнца, сдобренный чуть горьковатым привкусом одуванчиков.
"Небось опять неслась сюда через поле. Как тогда..."
...Тогда он опаздывал к ней на встречу. Опять поругался с отцом, который настаивал на помолвке с дочерью своего компаньона, у которого в руках была судьба их общего предприятия. И всё потому что отец проигрался ему в карты. Тогда он решил сократить свой путь через одуванчиковое поле и ничуть не удивился, увидев её, несущуюся к нему навстречу с горящим от возбуждения глазами и развевающимся буйным пламенем волос. Вдруг она неловко взмахнула руками и упала. В мгновение ока он оказался рядом. Она уже успела сесть и, опираясь на его руку, попыталась встать. Ойкнув, резко плюхнулась обратно в траву. "Должно быть - вывих." Он не знал, куда деть глаза. Ему почему-то было стыдно, и в произошедшем винил себя. Ведь если бы не задержался, она не неслась бы, сломя голову и не глядя под ноги, по пушистому ковру из одуванчиков, предательски скрывающему камни и кротовьи норки. Когда на её лице блеснула первая слезинка, у него возникло острое желание провалиться сквозь землю. Ощупав лодыжку, быстрым движением вправил вывих, подхватил её на руки и понёс на их место: у плакучей ивы на берегу мелкой игривой речушки. Казалось, это было только вчера. Тогда он поклялся себе, что больше не заставит её плакать. И вот, сегодня. он должен нарушить своё обещание. В первый и последний раз.
"Прости, любимая. Сможешь ли ты это выдержать?"
Она медленно обернулась и отшатнулась как от пощёчины.
"Что же такое ты увидела на моём лице? Что бы там ни было, буду стараться не снимать каменной маски, чтобы не давать тебе глупой надежды и не делать ещё больнее."
--Что случилось? - Дрогнувшим голосом спросила она.
--Нам надо расстаться. - Спокойные слова. Он даже сам с трудом верил в своё равнодушие. Сейчас, когда мозг взрывается при каждом произнесённом им чудовищным звуком. Сейчас, когда взор слепят острые вспышки боли.
Она что-то говорила, он не слышал. Он пытался держать себя в руках, не смотреть в полные отчаянья такие родные глаза.
Когда она протянула руку, он чуть ли не отпрыгнул от неё. Одно простое прикосновение могло разрушить тщательно выстраиваемую им, но такую ненадёжную защиту.
В глазах попеременно сменялись тьма отчаяния и вспышки боли. Он всеми силами старался не думать каково ей. Как молитву твердил обещание, данное отцу, нарушить которую было равносильно подписанию смертного приговора для неё. Ведь отец грозился тогда просто "убрать мешающую ему пешку". А он не смог бы этому помешать. Не смог. Единственным способом сохранить её жизнь было...
С трудом пробившись сквозь хаос мыслей, он постарался сосредоточиться на своих пальцах.
"Так дрожат руки. Странно, что ты ещё не заметила эту предательскую дрожь, которую можешь истолковать как угодно."
Он с силой стиснул руки в кулаки. Каждую, вечность тянущуюся секунду он ненавидел себя. От еле сдерживаемой злости у него на лице ходили желваки. Но он не спешил покидать её, не ответив на вопросы. Не услышав на прощание её голос. И он хотел прочувствовать разрывающую его боль до конца.
Хотел, чтобы каждая клеточка его души стонала и ревела от невыносимой муки. Ведь он заставил её плакать. Первый. Единственный. И последний раз.
"Чёрт, если ты потребуешь объяснений, станешь настаивать. Если упадёт ещё хоть одна твоя слезинка. Плевать я на всё хотел. Отец сказал, что если не будет объявлено о помолвке завтра, то завтра же тебя не станет. У меня будет время убрать с этой "шахматной доски" отца. За одно твоё "люблю" я продам душу."
Приняв для себя какое-то решение, она вытерла слёзы, расправила плечи.
--Почему? Я имею право знать?
"И не слова больше. Только решимость во взгляде."
--Так надо. Нам было хорошо. Спасибо тебе за это. Но пока всё не зашло слишком далеко, стоит остановиться.
"Это не я. Не мой голос. Если бы камни могли говорить, получилось бы живее. Готовый к извержению вулкан не может источать такого холода."
--Хорошо. Если так будет лучше...?
"Быстро согласилась. Может я переоценил степень твоих страданий. Может на самом деле..."
--Да. Так будет лучше.
"Для кого? Как я смогу без твоих нежных рук? Без твоего игривого смеха, колокольчиком разносящегося по дому. Без безмерной доброты, всепрощающей любви. Ещё вчера ты таяла в моих объятьях. Нежными пальчиками перебирала пряди моих волос. Прижималась, обжигая, всем телом, в исступлении шепча моё имя. А сейчас уходишь, унося с собой моё сердце. Без прощального взгляда. С одним единственным..."
--Прости.
Воскрешая в памяти недавние моменты навсегда потерянного счастья и хороня их под ворохом событий сегодняшнего дня, он не заметил, как оказался на улице, под ласковыми лучиками летнего солнца. Тихо, словно тень, дошёл до ожидающего его экипажа и отдёрнул руку , готовую открыть дверцу.
--Да, дорогой мой друг. Сегодня же вечером наши дети объявят о помолвке. Волноваться больше не чего. Пара пустяков. Теперь, когда всё уже практически улажено, может позволишь мне отыграть мою долю в бизнесе? Сегодня чудесный день. Чувствую, удача будет на моей стороне!
О чём дальше шла речь он уже не слушал. Так же молча и бесшумно отошёл от кареты, побрёл в сторону поля.
"Всё напрасно. Любимая, прости, я сделал тебе больно напрасно. Думал, что спасаю... То же мне, рыцарь без страха и упрёка... Что же я наделал? Невозможно уже вернуть вчера. Даже твоё всепрощающее сердце не сможет забыть этот день."
Он дошёл до того самого места, где дал себе клятву, нарушенную сегодня, и сел.
"День нарушенных клятв. Тебя предал,негодяя отца, ту ни в чём не повинную девушку."
Он лёг на спину, закинул руки за голову.
"Как сегодня красиво. Твои любимые чудные зверушки бегут по небу, прячась в облаках. Солнце жарко светит, но не припекает, сдуваемое лёгким ветерком. "День для великих свершений и великой любви" - так сказала бы ты. Мне остаётся только смотреть на это, но не видеть, чувствовать, но не ощущать. Когда душа мертва, тело тоже не живёт."
Высвободив одну руку из под головы, он извлёк из ножен кинжал. Полюбовавшись бликами солнца на смертельно остром лезвии, он сел в траве, упёр рукоять кинжала в землю, а кончик лезвия наставил себе под лопатку, точно между рёбер.
Подняв последний раз взгляд на небо он удивился бегущим по нему зайчикам, мишкам и единорогам, подозрительно напоминающим рогатых ослов.
"Ещё вчера это были просто рваные облака. Ты бы обрадовалась, узнав о моём внезапном прозрении."
--Слышишь!? Я вижу этих чёртовых зверушек!
Резко выдохнув, он со всей силой налёг на тонкое стальное жало смерти, с лёгкостью впившееся в его тело.
"Совсем не больно. Сегодня было больнее..."

* * *
--Ты пришёл...
--Да. Ты моя. Навсегда.