Глава «Каторжные животные» в понимании замысла писателя (по повести Ф.М. Достоевского «Записки из Мертвого дома»)
Выполнил: Иванов Владлен, ученик 9л класса МОУ гимназии №2 Великого Новгорода Учитель: Жуковская Галина Николаевна
Великий Новгород 2010
«Записки из Мертвого дома» — произведение, занимающее в творчестве Достоевского особое место. Они вновь вернули его в живые ряды первозначных писателей. В них наиболее непосредственно слились в художественное единство опыт жизни Достоевского и его писательский дар. Здесь вызрели зерна его будущих великих романов, здесь ключ к их образно-идейному миру. Здесь мы видим и новый угол зрения писателя на мир, — его мироотношение. «Записки из Мертвого дома» — не только потрясающие, документально достоверные очерки, но, вместе с тем и прежде всего, — одно из наиболее оригинальных, художественно совершенных творений русской, да и мировой, литературы. Почти каждая глава «Записок» представляет собою внутренне законченный, самостоятельный художественный очерк. Известно, например, что сам Достоевский часто читал на литературных вечерах главу «Каторжные животные», которая и воспринималась слушателями не как отрывок, а как самостоятельный рассказ. А Лев Николаевич Толстой, особенно ценивший это произведение Достоевского, включил в «Круг чтения»(1904) два отрывка — «Смерть в госпитале» и «Орел». Но всё-таки каждый эпизод, каждая глава произведения входят естественно, органично в единый замысел. Не только отрывки теряют многое вне целого, но разрушается и само это целое. В данном исследовании мы предприняли попытку показать, как в каждой главе всё подчинено единому замыслу писателя. Для анализа мы выбрали главу «Каторжные животные». Главной и высшей идеей «Записок» является мотив свободы. Достоевский показывает, что без свободы всякая жизнь мертва, что вместилище людей, лишенных свободы, может быть только мертвым домом. В метафоре «мертвый дом» главным является социально-политический и этический подтекст: свобода – непременное условие жизни. Свобода или хоть какая-нибудь мечта о свободе выше всего для арестанта. Эта мысль составляет идейно-художественное средоточие книги. Она становится принципом в развитие характеров, выступает как стимул сюжетного движения, на ней держатся многие жанровые сцены. Здесь, в этом особом пространстве острога, все привычные понятия переоцениваются по отношению к главному — свободе. Ведь даже каторжность самой работы заключается не столько в трудности, сколько в том, что она — принужденная, несвободная. Контрабандная торговля вином в остроге имеет успех не потому, что каторжные – отчаянные пропойцы, а потому, что доставлять вино – «страшно запрещенное наслаждение» и, следовательно, проявление воли, хоть отдаленный призрак свободы. «Если арестанты заводят себе обновки, то «непременно партикулярного свойства: какие-нибудь неформенные, черные штаны, поддевки, сибирки». Можно сказать, что в «Записках» живет самостоятельный художественный образ свободы. Это непрямой и непростой образ. Он предстаёт скорее как смена различных призраков, чем как живая плоть. Самый заманчивый из них находится за острожной оградой. Над ним иное небо – не то, что над острогом, а другое, далекое и вольное. Под этим небом синеет бескрайняя даль: другой берег Иртыша, вольная киргизская степь. Итак, воля, свобода — главная и высшая идея «мертвого дома», именно она лежит в основе художественного развития произведения, она определяет систему ценностей образно-логического мира «Записок». «С самого первого дня моей жизни в остроге, — говорит рассказчик, я уже начал мечтать о свободе. Расчет, когда кончатся мои осторожные годы, в тысяче разных видах и применениях, сделался моим любимым занятием. Я даже и думать ни о чем не мог иначе…» Этой идеей живет «всякий каторжник…«Поживем ещё!» — думает он… Даже сосланные без срока…. и те рассчитывают иногда… кончить срок и тогда… И ведь так рассчитывает иной даже седой человек!» Без этой идеи, «без этого желания мог ли бы он… не умереть или не сойти с ума? Стал ли бы ещё иной-то сидеть?» Пока герой находится здесь, в остроге, весь мир разделен для него на два: на волю и неволю. В главе «Каторжные животные» очень четко прослеживается порыв к свободе, живущий в душе каждого арестанта. Во-первых, это тема денег. Без денег нет могущества и свободы. «Деньги есть чеканная свобода, а потому для человека, лишенного совершенно свободы, они дороже вдесятеро». К деньгам арестант жаден до судорог, до омрачения рассудка. Ведь «весь смысл слова «арестант» означает человека без воли, а тратя деньги, он поступает уже по своей воле». Показательной в этой связи является покупка Гнедка. Она расценивается арестантами как событие гораздо более важное, чем посещение острога ревизором. Арестанты и были веселы, как дети. Всего более им льстило, что вот и они, точно вольные, точно действительно из своего кармана покупают себе лошадь и имеют полное право купить». Это ощущение («точно вольные») настолько овладевает арестантами, что они даже «торговались горячо и долго, сбавляли и уступали. Наконец самим смешно стало. — Что ты, из своего кошеля, что ли, деньги брать будешь?» Именно из-за денег в остроге занимались выделкой кож. Для этого покупали или воровали собак. Так исчезла любимая собака рассказчика Культяпка. «Казалось, судьба готовила ему в жизни довольство и одни только радости. Но в один прекрасный день арестант Неустроев, занимавшийся шитьём женских башмаков и выделкой кож, обратил на него особое внимание… Культяпкин мех чрезвычайно понравился Неустроеву. Он содрал его, выделал и подложил им бархатные зимние полусапожки, которые заказала ему аудиторша». Во-вторых, в главе «Каторжные животные» ясно выражена мысль: за свободу надо стоять, не жалея жизни. Эту мысль мы прослеживаем на судьбе орла, которого арестанты принесли в острог раненого и измученного. «Одиноко и злобно он ожидал смерти, не доверяя никому и не примиряясь ни с кем». Никакими ласками не удалось его смягчить. «Он яростно оглядывался кругом, готовясь дорого продать свою жизнь». Никогда не принимал пищу из рук. Завидя человека, он, ощетинившись, тотчас же приготовлялся к бою». «Вестимо, птица вольная, суровая, не приучишь к острогу… знать, он не так, как мы…». Отпуская его в степь, на волю, «все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу». В судьбе орла символически отражается судьба арестантов, в его свободе — их главная мечта, единственное устремление. Заключающая главу сцена («Ни разу-то братцы, не оглянулся, бежит себе! — А ты думал благодарить воротится! — Знамо дело, воля. Волю почуял. — Слобода, значит… — «Чего стоять-то? Марш! — закричали конвойные, и все молча поплелись на работу») органически входит в главный конфликт (неволя — воля) всего произведения в целом. Особенно тесно связано со всей идейно-образной системой произведения в целом описание острожных собак. Белка, « оскорбленная судьбой… видимо, решила смириться. Никогда-то она ни на кого не лаяла и не ворчала, точно не смела… Бывало, перекувырнется и лежит смиренно… Собаки любят смирение и покорность в себе подобных…» Конечно же, дело тут не в самом по себе поведении Белки, а в том, что в её оскорбленной судьбе отразилась по-своему судьба оскорбленных судьбой каторжан, в том , что в её смирении перед судьбой, в её терпении автор видит, может быть, единственно разумную возможность и для самого себя противостоять этой судьбе, во имя главного — будущей свободы. Привыкнуть, притерпеться, принять всё, как есть, вынести свой крест — эта мысль лейтмотивом пронизывает «Записки из Мертвого дома» и затем находит новое, своеобразное воплощение уже в последующих романах Достоевского. Напомним хотя бы одну из капитальнейших мыслей Раскольникова: «Ко всему-то подлец-человек привыкает!» — восстающего против этой «истины». Наряду с мотивом свободы в «Записках» мы видим стремление Достоевского в каждом из обитателей острога «откопать человека» ( по собственному выражению писателя), выявить ценность и неповторимость его человеческой индивидуальности, которую не смогли убить жестокость и обезличивающее влияние царской каторги. «Люди везде люди. И в каторге между разбойниками я, в четыре года, отличил наконец людей», — писал Достоевский брату. Взгляд Достоевского различает рядом с грязью и преступлением сохраняющиеся в народе здоровое нравственное чувство, душевную чистоту, живую потребность в любви. Именно животные, появившиеся в остроге, открывали душу арестантов для проявления любви, сострадания. В главе «Каторжные животные» мы отмечаем, как арестанты жалели умершего коня (« о нем пожалели, все собрались кругом, толковали, спорили») и орла («кто-то принес его в острог раненого и измученного»); как новый конь стал любимцем острога («арестанты хоть и суровый народ, но подходили часто ласкать его»; «вынесли хлеба с солью и с честию ввели… в острог»; «кажется не было арестанта, который при этом случае не потрепал его по шее или не погладил по морде»), с какой любовью они относились к гусям, ходившим с ними на работу, и орлу (хотя всем он скоро он наскучил, но каждый день можно было видеть возле него свежее мясо и воду; несмотря на то что он кусался, «с любовью смотрели на злую птицу»). Особо в этой главе умиляет рассказ о козле Ваське, которого «в несколько дней все полюбили, и он сделался общим развлечением и даже отрадою». Достоевский отмечает, что «Ваську все ужасно любили», что делали для него венки, гирлянды («возвращается, бывало, Васька в острог всегда впереди арестантов, разубранный и разукрашенный, а они идут за ним и точно гордятся перед прохожими»). Арестанты даже рога решили вызолотить Ваське, до чего дошло любование. Достоевский считает, что именно общение с животными могло «смягчить, облагородить суровый и зверский характер арестантов»: «Вообще наши арестантики могли бы любить животных, и если б им это позволили, они с охотою развели бы в остроге множество домашней скотины и птицы». Но этого не позволяли. Даже любимца Ваську пришлось зарезать на мясо, потому что однажды «он попался навстречу майору», который считал, что козлу в остроге не место: «Как! В остроге козел, и без моего позволения!». В остроге поговорили, пожалели, но, однако же, не посмели ослушаться. Художественная логика «Записок» не совпадала с логикой Уголовного кодекса. В изображении Достоевского устрашение скорее всего калечит, чем вылечивает, к возрождению же ведет не «усекновение» в элементарных правах, а живая жизнь души человеческой. Таким образом, мы видим, что каждый очерк — это не только отдельная глава, входящая в систему целого, но прежде всего такая часть единства, без которого само это единство неосуществимо.
P.S. в работе написано мы, не обращайте внимание, читается что я должен был делать с научным руководителем, но он работу только завтра, когда поедем, увидит
P.S. Артем, твоего комментария жду больше всего
Сообщение отредактировал FireDеmon - Воскресенье, 18.04.2010, 11:58
Супер! Достойно высшей оценки! Про Ваську понравилось боль всего=))
